За чудесным зерном - Страница 34

Рев верблюда снова приблизился. Послышался треск сучьев. Продираясь сквозь кусты, ломая их, вылетел верблюд. Его бег сопровождался необычайными прыжками, он мотал головой, припадал к земле, словно всячески стараясь сбросить ношу. На спине его корчился смертельно испуганный Ислам-бай.

Следом за первым верблюдом бежали, смешно и жалостно дергаясь, остальные, крепко привязанные к вожаку.

«Верблюд взбесился!» — была первая мысль Веселова.

Но вот животное с новой энергией заметалось из стороны в сторону. Ислам-бай слетел на землю, а верблюд остановился, дрожа и жалобно раскрывая вспененную пасть.

— Господин, — смиренно обратился Ислам-бай к профессору, — отчего ты не сказал мне, что ты любимый сын пророка и что коснувшийся тебя умрет? Я бы скорей пошел пешком через всю Такла-Макан, чем дотронулся бы до тебя или сел без разрешения на это благословенное животное, которое тащило меня через самый колючий кустарник.

И вор отвесил верблюду такой почтительный поклон, что все невольно засмеялись.

Касим набросился на обманщика и ругал его самыми обидными и выразительными словами.

— Убийца детей! — восклицал Касим, указывая на умирающих со смеха Витю и Костю. — Из-за тебя они погибли бы в пустыне!

Глаза Ислам-бая лукаво сверкнули.

— Ты все-таки нехороший проводник, — спокойно возразил он, с достоинством отряхивая пыль с одежды. — До первого поселения Хотанского оазиса несколько часов пути. Вы дошли бы до него по реке… А бедный Ислам-бай повернул бы в другую сторону, продал бы где-нибудь верблюдов и купил бы себе лошадь. Бедный Ислам-бай! — он вздохнул и исчез в кустах.

Никто его не преследовал.

— Я сильно подозреваю, — сказал Веселов, — что этот хитрец и не думал выводить нас на другую дорогу; просто он покружился между барханами и вернулся к тому же руслу, но только чуть южнее, туда, где Хотан-Дарья еще не затерялась в песках.

— Умный парень! — с невольным восхищением прибавил Веселов. — Он сразу сообразил, на чем поймать нас.

— Хотел бы я все-таки знать, — задумчиво сказал Клавдий Петрович, — отчего взбесился верблюд.

— И я не понимаю, что случилось с животным. Глядите, теперь верблюд совершенно спокоен. Костя, Витя, помогите Касиму расседлать нашу конницу. Отдохнем после этой сумасшедшей охоты.

Мальчики принялись развьючивать верблюдов.

— О-о! — закричал Костя, поглаживая заметавшегося вожака и осторожно снимая с него седло. — Что это такое?

Под седлом, впившись в верблюжью спину, лежал колючий комок.

Бедный еж, сунутый профессором по рассеянности под седло, своими острыми иглами спас имущество экспедиции, а сам погиб во время скачки Ислам-бая на обезумевшем от боли верблюде…

* * *

Наконец экспедиция добралась до Ильчи — главного поселения хотанского оазиса.

И здесь вокруг оазиса лежали поля, покрытые сетью водяных прожилок. Как и в городах западного Туркестана, дома в Ильчи были маленькие, почти без окон; за глухими стенами лежали дворики, в которых росли тенистые деревья, протекала струйка воды, кричали ослики, и остро пахло нечистотами. Пожалуй, здесь было грязнее, чем в городах Русского Туркестана, да на шумном спрятанном под навес базаре все товары были подороже и похуже.

В Ильчи путешественники распростились с Касимом, подарили ему на прощанье верблюда, и он с попутным караваном отправился кружным путем в Ак-Су.

Глава XXIV

«Уважаемый товарищ Орешников!

Пользуюсь счастливым случаем, чтобы отправить вам очередное письмо. Редко пишу вам потому, что, как вы сами понимаете, мы почти совершенно оторваны от всего мира.

Но вчера внезапно появился аэроплан, который совершает рекордный перелет из Калькутты в Лондон. Он переполошил жителей Ильчи. Они до сих пор не знают, бежать ли им в глубь пустыни от дьявольского наваждения или же рассмотреть вблизи прилетевшее чудо. Многие не смогли преодолеть любопытства и побежали осматривать аэроплан, несмотря на воркотню английского летчика.

Через час огромная чудесная птица насосется досыта бензина, умчится и увезет с собой это письмо.

Витя тоже писал. Но в конце концов он разорвал свое послание, и от него вы, очевидно, письма не получите. Вы знаете, как он упрям. А он вбил себе в голову, что не должен давать о себе знать. Но в остальном он очень изменился за эти месяцы. Во-первых — вырос, во-вторых — возмужал, в-третьих — стал настоящим бодрым, крепким человеком.

Уверяю вас, что вы не пожалеете о разлуке с сыном. Он изъездил с Тышковским десятки поселков и, благодаря своему неистощимо хорошему настроению, юмору и веселости, всюду обзаводился приятелями. Он прекрасно овладел местными наречиями, и я знаю, что с каждого поля он брал образцы пшеничных зерен для Ковылей. Однако я не уверен, что Витя сохранил первоначальный интерес к пшенице. В последнее время он редко упоминает о „чудесном зерне“. Зато за этот год Витя увлекался попеременно всем, начиная от охоты и кончая раскопками Бурузана — города, развалины которого впервые исследовал Свен Гедин. Мы туда ездили всей компанией.

У Вити — богатырский сон, прекрасный аппетит. Он хворал за все это время только раз. Все остальное время он провел в беспрерывной работе.

Иногда ему приходилось нелегко. Средства наши довольно скромны, почти все нам приходится делать самим. При раскопках мы редко нанимаем рабочих, а почти всегда сами беремся за лопату.

Сейчас, когда начались знойные дни, это не слишком большое удовольствие. А Вите приходится работать немало. Он больше всех копается вместе с Клавдием Петровичем в самых пустынных, заброшенных и неприятных местах Хотанской провинции.