За чудесным зерном - Страница 8

А за окном пробегали знакомые окрестности.

План мальчиков был очень прост. Их будут искать по дороге к Знаменке и Крыму, а они захватят встречный поезд на Москву и двинутся в обратную сторону, мимо Ковылей на север.

Уже стемнело, когда поезд остановился у знакомой платформы «Знаменка».

Мальчики, разговаривая нарочно громко, вышли на улицу за маленьким вокзалом. Их старый приятель, телеграфист, высунулся из окна, кивнул им, они остановились поболтать с ним и умышленно спросили, когда поезд на Севастополь. Пошли дальше. Еще десяток шагов, и мальчики скользнули в кусты желтой акации. Бегом, знакомой тропкой пробрались к насыпи, где производился ремонт пути, и где поезда круто замедляли ход.

— Витя, не зевай! Слышишь: скорый идет.

Из-за дальней рощи в мутном месячном свете осторожно полз по развороченной насыпи поезд.

От волнения Витя уронил узелок, нагнулся за ним и едва успел вскочить на ходу. Костя уже был на подножке.

Не останавливаясь в Знаменке, московский поезд все ускорял свой бег. Замелькали снова родные места. Вот штабели сложенного леса. А вот три ясных огонька, там далеко за луной светлой полосой. Это — Ковыли. Огоньки пропали за набежавшим косогором, снова мелькнули, уже правее. Потом два из них исчезли, и только один, — должно быть костер Халима, — долго еще краснел в отдалении.

— Вот и поехали.

— А едем-то как хорошо! Это тебе не коптилка знаменская!

Вагоны плавно покачивались. От окон падал свет, и яркие четырехугольники мчались по земле следом за поездом. Ушастый зайченок выскочил из овражка, присел на задние лапки и метнулся в черную степь — только его и видели. На холмах топырились неподвижные мельницы; спящие деревни мелькали одна за другой. Глаза у ребят слипались.

Очнулись товарищи, когда поезд остановился на какой-то глухой станции. Смазчик стучал по колесам вагонов, на платформе где-то в темноте переговаривались между собой двое. Голоса приближались.

— Слезем, а то не влететь бы, — шепнул Костя.

Приятели выскользнули из-под вагонов и наткнулись на смазчика. Черный промасленный человек выстукивал колеса вагонов, как врач выстукивает больного. На мальчиков он не обратил внимания.

Успокоенные Костя и Витя хотели юркнуть на прежнее место. Но с буферов кто-то сердито прошипел:

— Куда прете, дьяволы? Здесь без плацкартов ездить не полагается. — И тот же голос примирительно докончил: — Ну-ну, не пужайтесь. Я ничего… Лезь, братва!

Раздумывать не было времени. Витя и Костя примостились на буферах. Снова звякнули вагоны, зеленый фонарик кондуктора качнулся в темноте, проплыла мимо водопроводная башня, и поезд застучал по степи.

Светало. Костя и Витя рассмотрели нового товарища. Беспризорный, как беспризорный. Наверное, лет не меньше пятнадцати, а на вид — десять, много одиннадцать. Тонкий, жиденький… Грязная кожа плотно присохла к костям.

Мальчуган сверкнул улыбкой.

— Ишь, чистые какие. Из детдома утекли? — и довольный своей догадливостью протянул им папиросу.

— Утекли, — подтвердил Витя, но папиросы не взял.

— Как зовут?

Сказали.

— А меня Ленька. Я не сердитый, не. Куда едете?

— В Москву.

— В первый раз?

— В первый.

— Я тоже в Москве не был, разов десять ездил, все снимали. Дальше Харькова никак не проберусь. Зато эту дорогу, до Харькова, как свою ладошку знаю, — похвастался путешественник. — И сам ездил, и волокли меня отсюда. Чорта с два, стану я у них жить! — и он крепко ударил по стенке вагона. — Пробовал.

— Не понравилось?

— А вам нравится? — Ленька сплюнул. — А раз будто ничего было. Один парнишка московский нам о саде рассказывал, где звери живут. Он в Москве видел. И мы себе такой завели: кто кошку притащил, кто лягушек наловил, кто крота приволок. Понравилось. Хоро-о-о-шее зверье было, — с сожалением вздохнул Ленька. — Пока не присылали нового заведующего, смирные мы стали. Сад чистили, зверей мыли. А пришел новый заведующий — говорит: «И так тесно — уж лучше вместо зверей десяток ребят с улицы взять, а от лягушек и собак одна грязь». Разогнал зверков, а мы и сами ушли. Я только на дорогу дружка прихватил. Вместе работаем.

— А где же он, дружок твой?

— За пазухой сидит.

— Чего врешь?

— Показал бы, да, боюсь перепугаетесь, под вагон упадете.

— Не испугаемся.

Ленька засунул руку за пазуху и ласково проговорил:

— Ну, Кормилец, вылазь, вылазь, глупенький.

По грязной его руке поползла толстая зеленовато-черная змея. Доползла до Ленькиной шеи и замерла.

— Обыкновенный ужака, только здоровый очень, — сказал Витя.

— Жрет сильно, — ответил Ленька, немножко разочарованный равнодушием зрителей. — Положим, меня он кормит больше, чем я его.

— Как так?

— Вот как! Подкачусь я к какой барыне, она сумку прячет, а я сейчас Кормильца выволакиваю: «Не дашь, гражданка — змею науськаю».

— Помогает?

— Еще как! Вот только жиреет он больно, тяжело его, шельму, таскать. А бросить жалко.

Сияло утро. Поезд отмахивал километр за километром. Костя и Витя жадно глядели по сторонам. Все было интересно. Правда, ныли от тряски все косточки, но нужно было хотя бы перед Ленькой бодриться, и Витя тянулся изо всех сил. А Костя чувствовал себя не плохо. Несмотря на толчки, он достал карандаш и клеенчатую тетрадь, в которой решил записывать все свои и Витины приключения.

— Да ты грамотный? — удивился Ленька.