За чудесным зерном - Страница 39

Инструмент, которым пользовался неведомый художник, валялся тут же на земле: это был овальный камень с заостренными краями.

Чтобы при помощи этого камня в темноте подвала покрыть рисунками стены тюрьмы, требовалось нечеловеческое терпение и долгие годы заключения.

— Слушай, Витя, — сказал профессор, — ты составил себе мнение о том, как строилась эта крепость. Но ты не привел ни одного доказательства. А вот здесь кое-что имеется.

— Профессор пальцем обводил контуры глубоко вырезанных в камне фигур. — Смотри внимательнее. Ты видишь, здесь изображена постройка. Сколько рабочих! Они тащат камни, поднимают их, укладывают… Они падают под непосильной тяжестью… А вот тут лежат голые тела. Их клюют птицы. Это тела тех, которые не выдержали работы и погибли. Около работающих стоят люди в повязке и с плетью в руках. Безусловно, это надсмотрщики. Витя, ты узнаешь здание, которое они строят?

— Конечно, — ответил Витя, — это шестиугольная башня.

— Ну, вот видишь, — строители поднимали на собственных спинах камни, из которых построена крепость. Если они падали от изнеможения, их поднимали ударами. Не хитрая машина… А?

— А здесь что изображено? — спросил Витя и указал на две фигуры на другой стене.

Опрокинутый навзничь человек, в повязке надсмотрщика, лежал на земле. Его попирал ногой второй человек — голый, как те, что трудились над постройкой башни.

— Хоть я и не археолог, но мне это кажется ясным, — задумчиво сказал Костя. — Рабочий убил надсмотрщика. Может быть, он хотел поднять восстание, и, может быть, это он сам был брошен в тюрьму, прикован к стене, и он же вырезал эти рисунки.

— Вполне правдоподобно, — заметил Клавдий Петрович.

— Вот она какая, археология! — с восторгом воскликнул Витя.

Глава XXVIII

Занялись раскопками.

Однако первые дни не принесли ничего интересного. Немногие найденные вещи разлетались пылью, когда до них дотрагивались. Песок снова и снова сыпался на откопанные развалины. Днем невыносимый зной кружил голову, а безлунные ночи были темны, и электрические фонари плохо помогали работе.

Лучше всего было в первые утренние часы. Но чем выше поднималось солнце, тем медленнее становились движения работающих. В полдень путешественники спасались в глубину крепостных подвалов.

В одно удачное утро попали на «жилу» и откопали ряд предметов, которые уже не таяли в руках от малейшего прикосновения. Эти вещи были из бронзы, стекла и нефрита исключительно художественной работы. Но «жила» исчезла так же внезапно, как и появилась.

Наконец однажды благодаря буре, бушевавшей всю ночь и к утру разметавшей песчаный холм, добились первого крупного успеха: обнаружили дом, которому, по мнению профессора, насчитывалось не менее 4 000 лет. В этом доме оказались различные вещи домашнего обихода. Но все они находились в жалком состоянии: песок, века кочевавший над ними, изгрыз их.

Клавдий Петрович затосковал: перед ним лежала сокровищница, но он не мог использовать ее. Чтобы разрыть все пески и добраться до неповрежденных остатков Великого Города, нужно было затратить средства, в тысячу раз превосходившие средства экспедиции.

И Чаон-Го усердно помогал в работах, и безмолвный Тышковский яростно разбрасывал песок, и Веселов с неизменной аккуратностью работал спокойно и четко, но дело подвигалось туго. Экспедиция потеряла «жилу», вещи стали попадаться все реже.

В одно раннее утро, когда ночная прохлада еще освежала воздух, Витя со злостью бросил лопату.

— Я точно муравей в яме: лезу-лезу, мучусь-мучусь, а песок все осыпается. Чаон-Го! — крикнул он с отчаянием китайцу. — Неужели же нет местечка, где барханы над развалинами наворочены не в таком количестве?

Чаон-Го ответил, что на восточной окраине Великого Города барханы должны быть пониже, но он не станет копать в тех местах.

— Отчего? — удивился Витя. — Разве не все равно тебе, где жариться на солнце?

— Чаон-го не коснется лопатой земли у восточных стен Великого Города, потому что мертвые уходят навстречу солнцу. У восточных стен находится кладбище, и ни один китаец не станет раскапывать могил!

Клавдий Петрович, узнав о разговоре с Чаон-Го, назвал себя старым дураком за то, что сразу не догадался осмотреть восточную сторону города.

Чаон-Го горько сожалел о своих неосторожных словах, но, как добросовестный проводник, повел экспедицию. Однако он клялся, что не дотронется до лопаты и ежеминутно проверял, на месте ли все его амулеты.

Западные ворота и башни скрылись из вида, дорога мелькала однообразными песчаными волнами. Казалось невероятным, что под этими застывшими волнами лежат дома, улицы, люди и вещи.

Переход длился около часа. Барханы стали ниже. Кое-где снова показались остатки стен.

На этот раз удача улыбнулась Клавдию Петровичу. Между двумя барханами виднелось на три четверти увязшее в песке здание, похожее на огромную юрту. Но эта «юрта» была выстроена из синего и желтого кирпича, твердого, как бетон. Кирпичу было несколько тысяч лет.

Как в настоящей юрте кочевников, в этом здании не было окон. Если в нем и была дверь, она скрывалась под песком, и экспедиции предстояла тяжелая работа найти ее. Все были измучены, но никто не медлил ни минуты. Замелькали лопаты, заструился песок.

Только Чаон-Го, расседлав верблюдов и распаковав вьюки, уселся на песке. Он не желал работать.

Копали молча.

Клавдий Петрович с тоскливой жадностью поглядывал на здание. В огромной каменной юрте не виднелось никакого отверстия: это и печалило и радовало профессора. Печалило, потому что нельзя было проникнуть внутрь, а радовало, потому что давало надежду на то, что все находящееся внутри постройки сохранилось.