«Если один сорвется, другие поддержат», — подумал Веселов, лихорадочно стараясь справиться с негнущейся веревкой. Он привязывал веревку к поясу Тышковского.
Через несколько минут, пытаясь перекричать бурю, Веселов спросил, все ли привязаны.
— Я готов, — донесся голос Тышковского.
— И меня зацепили, — объявил невидимый Костя.
— И… я… на… в-е-р-е-е-е-е-в-к-е! — отозвался Витя.
— А Кл-а-а-а-вдий Петро-о-о-вич?
— А Клавдий Петрович?
— А Клавдий Петрович?
Профессор не отзывался.
Среди глубокой темноты, среди бушующего снега, широко расставляя руки, старались найти профессора. Хватали друг друга, натыкались на скалы, на дрожащих лошадей. Звали. Кричали.
Клавдий Петрович не отзывался.
Наступил рассвет. Розовое солнце прорвалось сквозь снежное пенистое облако. Внезапная тишина легла на горы. На каменной площадке, на краю пропасти, стояли связанные друг с другом веревкой пять окоченевших человек.
Шестого — профессора Клавдия Петровича Петровского не было.
Веселов подполз к краю обрыва, заглянул вниз. Зияла мглистая глубина, громоздился хаос скал, и медленно внизу кружился распластанный орел.
Бедный профессор исчез.
— Скорей! Скорей! — торопил Касим. — Подмокнет снег, заледенит — джейрану не пройти, не то, что нам. Иншалла! Быть может успеем перевалить на ту сторону, но скорей, скорей!
Осторожно ведя под уздцы лошадей, нащупывая невидимую тропинку, двинулись к перевалу.
Горестное молчание нависло над караваном. Каждый упрекал себя в том, что задерживались в пути, что забыли про снеговые горные бури…
— Если бы чуточку поторопились, успели бы до метели пройти перевал, и Клавдий Петрович был бы с нами…
Жгучее раскаяние мучило всех, и в порыве этого раскаяния каждый стал несравненно осторожнее и старался, чтоб хоть пятеро пришли к той цели, куда еще вчера шли шесть человек.
Спуск начался через несколько часов. Он был не легче подъема. К счастью по ту сторону перевала снег еще не выпал. И все же экспедиция снова скользила по крутизнам, с трудом и опасностью огибала мощные выступы синеватокрасных скал. Ежеминутно приходилось цепляться, прыгать, спускаться, подниматься и вновь спускаться все ближе и ближе к неприветливым тянь-шаньским долинам. И вот снова глубоко внизу замохнатились пышные темные ели…
Не прошло еще часа с тех пор, как начался спуск.
Касим шел впереди и только что скрылся с глаз за громадным камнем, как вдруг путешественники услыхали глухое восклицание и увидели, что Касим мчится назад с легкостью горного козла. На лице его был неописуемый ужас.
— Что с тобой?
— Медведь?
— Дорога обвалилась?
— Да говори же!
Но Касим тщетно шевелил губами.
— А… Кла… Кла….
Пожав плечами, Веселов пошел вперед. Он скрылся за скалой. Вслед за этим раздался его громкий крик, повторенный эхом.
Тогда — один за другим — Тышковский, Костя и Витя перебрались на ту сторону тропинки.
На тропинке сидел грязный, измазанный и веселый Клавдий Петрович. А рядом толпились его товарищи и рассматривали неуклюжего маленького медвежонка. Медвежонок испуганно визжал, пытаясь обороняться когтями. Витя подсовывал ему шоколад. Медвежонок затих, понюхал и принялся с жадностью уничтожать сладкое.
— Иншалла! Дедушка опередил нас! — с недоуменьем бормотал проводник и таращил глаза на профессора. — Как это случилось?..
Проснувшись среди ночи от внезапного холода, профессор решил поискать местечко потеплее и наткнулся на какое-то отверстие.
— A-а, дверь! — пробормотал он.
Правда, дверь была низкая, кривая, но Клавдий Петрович упрямо протиснулся в отверстие.
— Тепло, тихо… Вот и ладно! — с удовольствием произнес он, растянулся на земле и крепко уснул.
Проснулся Клавдий Петрович, вероятно, тогда, когда экспедиция, накричавшись до хрипоты, уже поплелась выше к перевалу.
Снег плотной пробкой заткнул отверстие в пещеру, куда влез профессор. Снег заглушал все звуки. Было темно, но карманный электрический фонарик, который впился в профессорский бок, напомнил Клавдию Петровичу о своем существовании.
При свете электричества Клавдий Петрович с трудом рассмотрел место своей ночевки. Слабый луч фонарика то там, то здесь выхватывал из темноты пестрые стены, испещренные прожилками горных пород.
— Иван Викентьевич! — крикнул профессор.
Молчание.
— Иван Викентьевич! Костя! Никто не отзывался.
Конечно, Клавдий Петрович мог попытаться выбраться наружу тем же путем, каким и вошел. Но в это время из темного угла послышалось сопение. Кто-то ворочался в темноте, кряхтел.
— Потом скажут, что я рассеян, — бормотал Клавдий Петрович, — а я отлично помню, что мы заночевали… Где же мы заночевали? Да, вспомнил: на площадке. А ночью, когда стало холодно, перебрались в пещеру. Должно быть, всей компанией?..
Кто-то тяжело дышал в углу пещеры. Клавдий Петрович направился туда.
«Здорово храпит!» — подумал он, проникаясь уважением к могучему сопению.
— Эй, будет спать, молодцы! — весело крикнул профессор, высоко поднимая фонарь.
Нога Клавдия Петровича наступила на что-то мягкое и живое. Затем это «что-то» с воплем выскочило из-под его ног.
А из темноты вместо мерного храпа раздался оглушительный рев. Укрывавшаяся в пещере, разбуженная медведица спешила на выручку к своему детенышу.
Клавдий Петрович шарахнулся и понесся в глубь пещеры, словно вдогонку за медвежонком.