За чудесным зерном - Страница 26

Но Витя морщился: после «золоченой» мечети, которая возвышалась на Ригистане, Биби-Ханум казалась ему развалиной. Зато утешил Витю мавзолей «Шах-Зинде», сверкавший той же пестротой глазированных кирпичей, как и здания на Ригистане.

Узнав о том, что в Шах-Зинде похоронены родственники Тимура, все отправились в мавзолей воздвигнутый над могилой Железного Хромца.

Под огромным узорчатым куполом на зеркальной полированной поверхности намогильного камня непонятным узором разбегались надписи — перечисление предков Тимура и Чингис-хана, легенда об их волшебном происхождении от солнца и дата смерти Тимура.

— Смотрите, — сказал Клавдий Петрович, указывая на темную зелень намогильника, — мы скоро передадим привет родине вот этой глыбы. Это зеленый нефрит, который очень ценится в Азии. Еще при жизни Тимура этот кусок нефрита был высечен в горах Куэн-Луня и привезен сюда из того самого Хотана, куда мы сейчас направляемся.

Костя и Витя ходили на базар, где продавалась глиняная посуда, голубая, как самаркандское небо, и желтая, как пески Туркестана. Ребята видели медников, которые с помощью молотка и обыкновенного гвоздя, даже не наведя предварительно рисунка, а так — просто на глаз — покрывали паутинной чеканкой узкогорлые медные кувшины — кумганы — и широкие плоские тарелки.

Витя и Костя видели еще, как разматывают воздушные нити шелковичных коконов, брошенных в кипяток, как шелковинки скручиваются в нитку, окрашиваются, и из них узбеки ткут узкие пестрые туркестанские шарфы.

Узнали мальчики еще о том, что опасно пить воду из «хаузов». Так называются бассейны со стоячей водой, которая бережется на случай недостатка проточной влаги. Попробовавший воду из хауза рисковал проглотить личинку «ришты» — червя, который размножается в теле человека под кожей и причиняет большие страдания.

Витя, изучавший Азию по-своему, накурился потихоньку «анаши», одурманивающего курева, очень распространенного в Средней Азии.

Накурившись, Витя начал неудержимо и бессмысленно смеяться. Смеялся он всю ночь напролет, напугав насмерть Костю, Клавдия Петровича и Тышковского.

Один Веселов сжал крепко губы и ничего не сказал. Зато утром, когда Витя, пожелтевший и пристыженный, выполз к завтраку, Иван Викентьевич отвел его в сторону и тихо переговорил с мальчиком, после чего щеки Вити из лимонно- желтого стали вишневого цвета.

Краем уха Костя уловил слова своего товарища:

— Честное, честное слово — никогда и ничего похожего…

* * *

Прежде чем покинуть Самарканд, экспедиция посетила несколько кишлаков, разбросанных по окрестностям. Эта поездка интересовала главным образом Тышковского.

В Чилекской волости Самаркандского уезда экспедиция ознакомилась с последним, быть может, поколением узбекских мастеров, выделывающих войлочные юрты.

Все меньше и меньше становится узбеков, живущих в юрте. Большая часть живет в «михман-хана» — глинобитных саклях, и только очень зажиточный узбек покупает юрту. За время басмачества погибло много скота, и шерсть для войлока стала недоступно дорогой.

Чем дальше от города, тем шире становились арыки, тем чище делалась в них вода.

Река Зарявшан давала жизнь всему краю. Нагорное пространство, «дашьт», где не было воды, казалось жалким и унылым по сравнению с цветущей речной долиной. Там, наверху, среди скудных участков богарных посевов редкой пшеницы, были скупо разбросаны людские поселки. Даже дома в этих поселках были меньше размером, чем дома в густо населенном «вилайяте».

— Почему у вас такие домишки? — спрашивали мальчики. — Ведь глины здесь много.

Старик, хозяин тесной и жалкой сакли, покачал головой:

— Чтобы замесить глину, нужна вода.

Вода! Она одна делала из пустыни цветущий сад. Старик прожил жизнь, дрожа над мутной солоноватой водой, которую скудно давал колодец.

Пшеница терпеливо ждала случайного дождя и покорно выносила зной. Витя взял горсть пшеничных зерен. Это, конечно, не было чудесное, желанное зерно, но, быть может, оно пригодится в Ковылях.

Когда путешественники покидали кишлак, старик вышел их провожать. За полу дедушкиного халата держался тоненькой смуглой ручонкой трехлетний внук. Поглаживая бритую колючую головку внука, старик задумчиво сказал: — Я видел, как железная машина разминала землю в поле. Быть может позже мой маленький Ибрагим увидит, как вода из Зарявшана поднимется на «дашьт».

Глава XIX

Из записной книжки Кости

«Я не успеваю записывать, — каждый день куча нового.

Клавдий Петрович говорит о древней Азии. А Тышковский рассказывает о сегодняшних живых людях. Собственно говоря, Тышковский не рассказывает, а только машет рукой и произносит по четверть слова. Но я научился его понимать. Очень интересно. Ужасно интересно! Он как-то предложил мне, чтобы я записывал местные обычаи. Я так и делаю. Здесь, в записной книжке, не только мое. Витя ловко замечает и хорошо рассказывает, но у него нет терпения записывать. Значит, я и его рассказы буду вписывать в тетрадку.

Мы посетили несколько уездов: Самаркандский, Катта-Курганский, Джизакский. Больше всего здесь узбеков. Кочевых узбеков я не видел. Тышковский говорит, что они уже все оседлые, разводят хлопок, занимаются ремеслами, торгуют. Есть еще здесь цыгане. Летом они кочуют в кибитках, — ну совсем, как у нас. А зимуют в кишлаках. Они делятся по родам: „зигляр“ — золотых дел мастера; „касатарошь“ — те, которые делают деревянную посуду. А „джуги“ и „мультаны“ ворожат и попрошайничают.